Мюнхенский сговор: историческая реальность и современные оценки

Мюнхенский сговор: историческая реальность и современные оценки

Мюнхенская конференция четырех держав – Великобритании, Германии, Италии и Франции, состоявшаяся 29–30 сентября 1938 г., стала кульминацией политики попустительства гитлеровской агрессии, той политики, которая привела к развязыванию Второй мировой войны.

Как известно, нацистская Германия не удовлетворилась теми территориальными приобретениями, которые были ей предоставлены в Мюнхене. В марте 1939 г. части вермахта вступили в Прагу, Чехословакия была расчленена и утратила свою независимость. Был образован «протекторат Богемии и Моравии» во главе с немецким наместником, создано марионеточное Словацкое государство, территория Закарпатской Украины включена в состав Венгрии.

Следующим объектом агрессии стала Польша, которая до этого сама принимала деятельное участие в разделе Чехословакии, захватив часть Тешинской Силезии. С марта 1939 г. Польское государство оказалось в положении, сходном с тем, в котором находилась Чехословакия после захвата Германией Австрии: если ранее военная угроза исходила с севера и с запада, то теперь добавилась угроза с юга. Руководство гитлеровского рейха последовательно проводило свою стратегию «фазированной» агрессии, расправляясь со своими противниками поодиночке. Англия и Франция, отдавшие на растерзание агрессору Чехословакию, не оказали никакой помощи своему союзнику – Польше, когда 1 сентября 1939 г. она стала очередной жертвой Гитлера. Они ограничились формальным объявлением войны Германии, не предпринимая против нее каких-либо активных военных действий. Началась так называемая «странная война», в ходе которой поведение западных руководителей отчетливо показывало, что своим главным противником они по-прежнему рассматривают не гитлеровскую Германию, а Советский Союз.

Мюнхенская политика продолжалась, приведя в конце концов к военному поражению и оккупации Франции; вполне реальной стала перспектива захвата Великобритании. Только решительный отказ от этой политики, мобилизация всех антифашистских сил и создание антигитлеровской коалиции, ставшее возможным после нападения Германии на Советский Союз и начала Великой Отечественной войны, – только все это и спасло мир от «коричневой чумы». Банкротство мюнхенской политики делало актуальным и вопрос о формальной денонсации Мюнхенского соглашения 1938 г., открывшего путь к расчленению и ликвидации Чехословацкого государства. Наибольшие колебания в этом вопросе демонстрировало правительство Великобритании, более решительно действовало руководство сражающейся Франции во главе с генералом де Голлем, после выхода из войны Италии ее новое правительство также осудило Мюнхенское соглашение, одним из инициаторов которого был свергнутый дуче Муссолини. Дольше всех довольно двусмысленную позицию в отношении Мюнхена занимало правительство Федеративной Республики Германии. Лишь в 1974 г. договором между ФРГ и Чехословакией закончилась история Мюнхена, начавшаяся в сентябре 1938 г.

С чего же эта история, или вернее, предыстория начиналась?

Ее отправным пунктом можно считать выступление Гитлера на совещании с руководством вооруженных сил и дипломатической службы 5 ноября 1937 г. Как пишет его известный биограф, английский историк И. Кершоу, именно тогда немецкие военачальники «впервые получили ясное представление о мыслях Гитлера по поводу вероятного времени и обстоятельствах германской экспансии в отношении Австрии и Чехословакии»[1]. Как следует из записи хода совещания, сделанной полковником Ф. Хоссбахом, одним из адъютантов Гитлера, последний, охарактеризовав Англию и Францию как «заклятых врагов» Германии, заявил, что «нашей первой задачей должен быть разгром Чехии и одновременно Австрии»; при этом «фюрер полагает весьма вероятным, что Англия, а также предположительно и Франция втихомолку уже списали Чехию и согласились с тем, что когда-нибудь этот вопрос будет решен Германией»[2]. По сути, Гитлер озвучил как раз тот сценарий, который менее чем через год был реализован в Мюнхене. Некоторые западные историки ставят под сомнение подлинность высказываний фюрера на этом совещании, аргументируя это тем, что упомянутая запись, известная как «меморандум Хоссбаха», не является официальным протоколом совещания, составлена задним числом, спустя несколько дней после него, частично по памяти, что она не была просмотрена и верифицирована Гитлером. Высказывается также предположение, что этот документ, впервые представленный общественности американским обвинителем на Нюрнбергском процессе, подвергся некоей «правке» со стороны юристов США, которые работали над обвинением. Существует и такая версия, что немецкие военные либо не восприняли сказанное Гитлером всерьез, либо выступили против, что вызвало раздражение с его стороны, чем и объясняется нежелание знакомиться с документом, составленным его адъютантом. Из текста «меморандума Хоссбаха» действительно следует, что представители вермахта выражали сомнения в том, что Франция и Англия «уже списали» Чехословакию, что они отмечали «прочность чешских укреплений», которые «крайне затруднят наше наступление». Как бы то ни было, эти сомнения не помешали им заново отредактировать планы операций вермахта: если ранее они исходили из задачи обороны чехословацко-германской границы «в случае войны с Францией», то теперь речь шла о ведении «наступательной войны против Чехословакии с целью успешного решения проблемы жизненного пространства для Германии, даже в условиях, если та или иная великая держава выступит против нас»[3].

Говоря о том, что реальные события в значительной мере пошли по сценарию Гитлера, не следует этот тезис абсолютизировать. В «меморандуме Хоссбаха» зафиксированы его «предвидения», что в 1938 г. начнется «франко-англо-итальянская война», что возможность «военного вмешательства России» (в случае германской агрессии) является «более чем сомнительным» фактором – «ввиду позиции Японии». Все это оказалось беспочвенными спекуляциями. Зато в другом отношении действительность даже превзошла его ожидания: Австрия была аннексирована не путем ее военного «разгрома», который должен был последовать одновременно с такой же акцией в отношении ЧСР, а раньше и по-иному – путем аншлюса с использованием «пятой колонны». Тот же метод было решено применить и против Чехословакии.

При этом по максимуму и довольно успешно была использована нерешенность национального вопроса, который Чехословацкое государство унаследовало от империи Габсбургов. В начале 1920-х гг. из 13,6 млн граждан новообразованного государства чешское население составляло менее половины (6,6 млн); следующей самой большой этнической группой были немцы (3,2 млн), затем следовали словаки (2 млн), венгры (0,7 млн), проживавшие в Закарпатской Украине русины (0,5 млн), евреи (300 тыс.), поляки (100 тыс.), а также представители других нацменьшинств – хорваты, цыгане и др. Период между провозглашением Чехословацкой республики 28 октября 1918 г. и подписанием Сен-Жерменского мирного договора 10 сентября 1919 г. был омрачен конфликтом между представителями немецкой диаспоры, многие из которых выражали желание войти в состав Австрии, и центральным правительством, которое применило против них военную силу. Роль ведущей силы в немецком сопротивлении играла местная Социал-демократическая партия, образованная в 1919 г. путем объединения партийных организаций Моравии, Богемии и Судетской Силезии. Лишь к середине 1920-х гг. было достигнуто своего рода примирение между немецкими политическими силами и пражскими властями. Однако с началом мирового экономического кризиса противоречия, в том числе на национальной почве, вновь обострились. Уровень безработицы в Судетской области превышал средненациональный (1/3 рабочей силы против 1/5 по стране). Судето-немецкие социал-демократы во главе с их новым лидером Венцелем Якшем попытались создать совместно с Немецкой христианско-социальной партией (НХСП) и Крестьянским союзом (КС) общую платформу борьбы за национальное равноправие в рамках существующей государственной структуры (использование немецкого языка в госучреждениях, прием немцев на работу в местную администрацию, субсидии немецким предпринимателям), и даже провели ряд массовых акций в защиту этих требований. Однако они все больше отставали от своих соперников в немецкоязычной диаспоре, которые выступали с более радикальными требованиями. Речь идет о «Судето-немецкой партии» (СНП) во главе с Конрадом Генлейном, которая и стала той «пятой колонной», которую Гитлер использовал для внутреннего подрыва Чехословакии и создания соответствующего международного фона для ее аннексии.

История возникновения СНП восходит к 1918 г., когда еще в рамках габсбургской монархии была создана организация под наименованием «Немецкая национал-социалистическая рабочая партия». Вполне вероятно, что именно это словосочетание стало образцом для Гитлера при окончательном выборе названия для своей партии (отличие было только в порядке слов и букв в акрониме: NSDAP вместо DNSAP). В Чехословакии DNSAP в 1932 г. попала под запрет, однако 1 октября 1933 г. она была воссоздана под маркой «Судето-немецкого отечественного фронта», а с апреля 1935 г. приняла свое окончательное название – «Судето-немецкая партия». На состоявшихся в мае того же года выборах СНП получила 63% голосов судетских немцев, а электорат социал-демократов, НХСП и КС сократился более, чем вдвое. После состоявшегося 13 марта 1938 г. аншлюса Австрии руководители НХСП и КС объявили о самороспуске своих партий и присоединении к СНП; единственной политической силой среди судетских немцев, представлявшей демократическую альтернативу генлейновцам, оставались социал-демократы, которые, однако, все больше теряли популярность.

Чем объяснялся этот сдвиг в настроениях и политической ориентации судетских немцев? Воронежский историк С.В. Кретинин обратил внимание на фактор отсутствия единства и потери ориентации в руководстве судето-немецкой социал-демократии как одну из причин ее политической неэффективности: сторонники прежнего лидера Л. Чеха восприняли его отстранение от руководства как антисемитскую акцию и интриговали против Якша, а последний, в свою очередь, пытался наладить, впрочем, безуспешно, контакт с лицами из окружения Генлейна[4]. Вероятно, эти сложные процессы в среде судето-немецких социал-демократов играли свою отрицательную роль, но все же не главную. Решающее значение имело значительное превосходство СНП в материальном обеспечении, обусловленное тем фактом, что, начиная с 1934 г., она стала получать крупные финансовые вливания со стороны Германии.

Определенную  роль играла и поддержка Генлейна со стороны Великобритании. В июле 1935 г. контакт с Генлейном установили британские спецслужбы. Их представитель, капитан (по другим данным, полковник) Грэхэм Кристи, бывший военно-воздушный атташе в Германии, неоднократно организовывал Генлейну визиты в Великобританию, в ходе которых тот встречался с такими видными деятелями интеллектуальной элиты, как Х. Сетон-Уотсон и А. Тойнби, дипломатами и политиками Р. Ванситтартом, Г. Никольсоном, У. Черчиллем. Указанные лица придерживались оппозиционных по отношению к правительству Чемберлена взглядов, и миссия Генлейна заключалась в том, чтобы убедить их в «умеренности» программы СНП. Эта пропаганда имела определенный успех: во время очередного визита в Лондон в мае 1938 г. (когда кризис в германо-чехословацких отношениях уже был в разгаре) он сумел убедить Черчилля, что ситуация в Чехословакии аналогична той, что была в Великобритании в 1913 г., когда ирландцев обманули, не предоставив им «гомруль»[5], что привело к восстанию и выходу Ирландии из Соединенного Королевства; в своей речи в Палате общин 3 июня 1938 г. Черчилль буквально повторил аргументы Генлейна[6].

Эпизод с пропагандистской миссией Генлейна, осуществленной при поддержке английского разведчика, весьма показателен. Он свидетельствует, что британские правящие круги не просто проявляли слабость перед лицом агрессивных устремлений Гитлера и его марионеток, но и активно сотрудничали с ними в вопросе обработки общественного мнения в нужном ключе, будучи прекрасно осведомлены о подлинных замыслах германского руководства. Тот же капитан Кристи получил на этот счет исчерпывающую информацию от «второго лица» в рейхе, Геринга: тот прямо заявил «своему старому знакомому», что Германия намерена «получить не только Судетскую область, но и целиком Богемию с Моравией»[7].

Тем не менее, поныне не прекращаются попытки как-то оправдать тогдашнюю политику британского правительства. Приводится, например, отрывок из письма Чемберлена сестре, где он писал о своем впечатлении после первой встречи с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября 1938 г.: «Передо мной был человек, на слово которого можно положиться»[8]. Читателю остается сделать вывод о крайней наивности британского премьера, поверившего заверениям собеседника насчет того, что ему нужны только Судеты, а остальная территория Чехословакии его не интересует. Но неужели до него не дошла информация о вышеприведенном высказывании Геринга, прямо противоречащем заверениям Гитлера? А ведь, между прочим, Геринг считался представителем «умеренного» крыла в окружении фюрера!

Довольно давно появилась другая, противоположная версия, оправдывавшая Чемберлена: будто бы он, вполне осознавая агрессивные устремления Гитлера, шел на вынужденные уступки, чтобы выиграть время для повышения оборонного потенциала своей страны, который-де ко времени Мюнхена значительно уступал германскому, особенно в отношении авиации и ПВО. На первый взгляд, эту версию подтверждают высказывания британского премьера в беседе со своим французским коллегой, Э. Даладье, состоявшейся 28 апреля 1938 г.: «Кровь кипит у него, когда он видит, как Германия распространяет свое господство на Европу», однако «сомнительно, чтобы эти две страны (Англия и Франция – А.Ф.) были достаточно сильны, чтобы навязать свою волю Германии… может прийти время, когда будет возможно сопротивляться в лучших условиях…»[9]. В том же духе изложил позицию Чемберлена его ближайший помощник Х. Вильсон в беседе с советским полпредом в Лондоне И.М. Майским 10 мая 1938 г.: «Чемберлен вполне считается с возможностью германской экспансии в Центральной и Юго-Восточной Европе и даже с возможностью поглощения Германией (в той или иной форме) ряда небольших центрально-европейских и балканских государств. Однако он полагает, что это меньшее зло, чем война с Германией в непосредственном будущем. Премьер рассчитывает, что процесс поглощения должен занять сравнительно много времени и Англия пока хорошо вооружится»[10].

Версия, отрицающая «наивность» Чемберлена и постулирующая его «реализм», была представлена, в частности, на организованной в 1988 г. вашингтонским Институтом мира конференции «Значение Мюнхена: пятьдесят лет спустя». При этом основной упрек обращался против тогдашних пацифистов и современных борцов против гонки вооружений: мол, в условиях, когда Германия тратила на военные цели 17% ВВП, а Великобритания – 4%, у Чемберлена просто не было возможности противостоять Гитлеру[11]. Однако буквально за год до этой конференции появилось исследование британского историка, из которого следовало, что данные, полученные британской разведкой о германском военном потенциале, в частности, касающиеся авиации, никак не подтверждали тезис о его «подавляющем превосходстве» над тем, чем располагала Великобритания и ее потенциальные союзники[12]. Крайне маловероятно, что эти данные не были доложены премьеру. Кроме того, если он им не поверил и по-прежнему был уверен в отставании от Германии по части вооружений, логичным выводом было бы ускоренная мобилизация военной промышленности. Однако, ничего подобного не последовало. В беседе с советским полпредом И.М. Майским британский политик Бивербрук, который как раз поддерживал мюнхенскую политику, поскольку исходил из наличия «диспропорции между германскими и английскими военно-воздушными силами», отмечал: «Чемберлен считает, что непосредственной угрозы большой войны нет, а потому серьезно не думает об осуществлении действительно стремительного темпа вооружений… Его лозунг – “бизнес эз южуэл” (дела обычного порядка). Не надо нарушать нормальный ход хозяйственной жизни страны. А без такого нарушения немыслимо приведение боеспособности Англии в надлежащее состояние в надлежащий срок»[13].

Если правительство Великобритании с полным основанием характеризуется как «инициатор мюнхенской политики», причем ее истоки прослеживаются задолго до начала судетского кризиса 1938 г.[14], то более противоречивой предстает позиция другого участника мюнхенского сговора – Франции. Из контекста упомянутой выше записи беседы Чемберлена и Даладье 28 апреля 1938 г. (к сожалению, неполной) следует, что французская сторона выступала за более решительные действия перед лицом нацистской агрессии. Для этого были определенные основания. Во-первых, имея с Германией общую границу, Франция особенно остро ощущала исходящую от нее угрозу. Во-вторых, Франция в «библии» нацизма – гитлеровской «Майн кампф» – фигурировала в качестве главного врага. В-третьих, Франция имела договоры о взаимопомощи с СССР и Чехословакией (а еще раньше – с Польшей), и потому была тесно вовлечена в события, развернувшиеся у границ этих государств начиная с марта 1938 г. В историографии отмечен тот факт, что французское правительство семь раз официально заявляло о верности своим обязательствам по этим договорам, но констатируется и иное: в свое первое паломничество к Гитлеру в Берхтесгаден Чемберлен отправился именно по рекомендации Даладье, переданной ему по телефону 13 сентября 1938 г.[15] Факты показывают, что французские «умиротворители» в капитулянтской политике не уступали своим британским партнерам. Сходной была и аргументация: мол, Франция уступает Германии в уровне военной готовности, причем вину за это возлагали на правительство Народного фронта, которое-де предпочитало тратить деньги на социальные нужды, пренебрегая интересами обороны. Типичный вариант этой пропагандистской версии представлен в одной из первых, изданных на Западе исследовательских работ по мюнхенской политике – книге «Мюнхен – пролог трагедии» видного британского историка Дж. Уилер-Беннета: «Вечером 9 сентября (1938 г.) американский посол по просьбе Даладье пригласил в свою резиденцию в Шантильи на ужин полковника Линдберга[16] и заместителя министра авиации (Франции) Ги ля Шамбра. Ля Шамбр нарисовал самую мрачную картину состояния французских ВВС. Ситуация, – заявил он, – отчаянная: Германия настолько вырвалась вперед, что Франции потребуются годы, чтобы ее догнать, если это вообще удастся. В рейхе выпускают от 500 до 800 самолетов в месяц, тогда как во Франции – 45–50, а в Британии – около 70-ти. Линдберг, не называя точных цифр, подтвердил точку зрения о превосходстве Германии в воздухе: он вынужден констатировать, что немецкий воздушный флот по своей мощи превосходит все остальные страны Европы вместе взятые». От себя Уилер-Беннет добавил еще один штрих в данную картину: «В августе 1938 г., когда (французские) рабочие-металлисты ушли в свои оплачиваемые отпуска, выпуск самолетов упал до 13 штук»[17].

Фактически, однако, именно правительство Народного фронта добилось увеличения ассигнований на военные нужды, и можно считать трагическим обстоятельством, что это правительство, возглавляемое социалистом Л. Блюмом, ушло в отставку как раз накануне развязанного немецкой стороной кризиса (10 апреля 1938 г.). Как отмечается в одной из недавних работ по истории Мюнхена, падение правительства Народного фронта «вызвало восторг» у британского посла во Франции Э. Фиппса. Дело не ограничилось эмоциями. Фиппс прямо вмешался в процесс формирования нового правительства: когда ему «показалось», что новый премьер, Э. Даладье, мог предложить прежнему министру иностранных дел, Поль-Бонкуру, остаться на своем посту, со стороны британского посла последовал «экстраординарный демарш» (кстати, согласованный с главой Форин Офис[18] Галифаксом): французскому премьеру было дано понять, что «было бы большим несчастьем, если бы Поль-Бонкур остался». В результате «Даладье выбрал на этот пост Жоржа Бонне – известного умиротворителя»[19].

Весьма противоречивой была и политика правительства Чехословакии. Оно не предприняло никаких эффективных мер против организованных СНП сразу же после аншлюса Австрии массовых демонстраций под лозунгами «Один народ, один рейх, один фюрер», не обнародовало имевшуюся у него информацию о финансировании СНП нацистской Германией. Между тем Генлейн все более открыто выступал как глава нацистской «пятой колонны». 28 марта он тайно прибыл в Берлин, где на встречах с Гитлером и чиновниками МИД Германии была выработана тактика подрыва чехословацкой государственности. Она заключалась в том, что пражскому правительству должны были предъявляться все более радикальные требования, отклонение которых послужило бы поводом для германского вмешательства под предлогом защиты прав немецкой диаспоры.

Первым этапом выполнения этого плана стало принятие съездом СНП в Карлсбаде (ныне – Карловы Вары) 24 апреля 1938 г. программы из 8 пунктов, которая в ряде пунктов выглядела довольно умеренной. На случай, если бы пражское правительство с ней согласилось, предусматривалось добавить к ней наверняка неприемлемый 9-й пункт, который предусматривал создание собственных воинских формирований из судетских немцев и соответственно вывод из Судетской области частей чехословацкой армии. Впрочем, развитие кризиса было связано не столько с выдвижением «Карлсбадской программы», сколько с актами террора, которые стали осуществлять сторонники СНП, используя оружие, тайно доставлявшееся из Германии. Пражские власти достаточно жестко отреагировали на действия генлейновцев и стоящего за ними гитлеровского рейха: последовала частичная мобилизация, позволившая сосредоточить в пограничных с Германией районах значительную группировку войск – около 180 тыс. солдат и офицеров.

Эти меры оказали определенное сдерживающее влияние на зачинщиков кризиса. Действия Германии на данном этапе свелись к применению «мягкой силы». В прессе была развернута кампания о «чешских зверствах» в связи в инцидентом, в ходе которого были застрелены два генлейновца (им были устроены торжественные похороны, траурный венок был возложен лично от Гитлера). Сам Генлейн, как уже отмечалось, вел активную пропагандистскую кампанию во время своих визитов в Великобританию. Продолжалась она и среди судетских немцев, принося свои зловещие плоды. 28 апреля 1938 г. временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов по результатам своей поездки в Судетскую область сообщал в НКИД: «Немецкое население ...почти целиком распропагандировано и готово встретить Гитлера как освободителя»[20]. На состоявшихся 22 мая местных выборах СНП получила в районах с преимущественно немецким населением преобладающее число голосов[21].

Перед лицом растущей угрозы вмешательства Германии, в том числе военного, чехословацкое руководство выступило с крайне противоречивыми заявлениями. По сообщению полпреда СССР во Франции Я.З. Сурица, его чехословацкий коллега в беседе с ним «пространно доказывал, что сила сопротивления Чехословакии гораздо значительней, чем это думают, что, в частности, граница с Австрией в предвидении аншлюса давно уже хорошо защищена»[22]. Иначе возможный ход событий обрисовал президент ЧСР Э. Бенеш. В беседе с советским полпредом С.С. Александровским 18 мая он заявил, что даже если Чехословакии не будет оказана помощь, «она в состоянии драться, отступая на восток, три или четыре месяца». Отсутствие укреплений на границах с Польшей и Венгрией он не посчитал опасным фактором: Польшу будет сдерживать Советский Союз, а Венгрию – Малая Антанта. Признавая возможность поражения от германского вермахта, он повторил: «Мы все-таки будем драться, пробиваясь на восток, для соединения с Красной Армией... Если понадобится, чехи не посчитаются для спасения своей армии ни с какими чужими границами и территориями» (по-видимому, имелось в виду, что отступающая армия ЧСР силой пробьет себе «коридор» к советской границе через Польшу и Румынию). Бенеш не исключал и возможности договориться с Гитлером, однако подчеркнул, что при любом таком соглашении СССР должен будет выступить в качестве «гаранта». Совсем другое Бенеш говорил английскому послу Ньютону за день до этого, 17 мая: «Отношения Чехословакии с Россией всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, зависящим от позиции Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком вытекают из франко-русского договора, и если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его тоже потеряет. Чехословакия всегда будет следовать за Западной Европой и будет всегда связана с ней и никогда не будет связана с Восточной Европой. Всякая связь с Россией будет поддерживаться через Западную Европу». Приводя эти высказывания Бенеша, российская исследовательница В.В. Марьина пишет, что он «действовал как опытный дипломат и политик-прагматик»[23], что, конечно, приукрашивает реальные действия чехословацкого лидера.

В этой связи нельзя отрицать ответственности чехословацкого руководства за развитие судетского кризиса, который привел к Мюнхену. В июне–июле оно вело переговоры с Генлейном, делая одну уступку за другой, в тесном контакте с западными дипломатами, тогда как с советским полпредом никаких консультаций не проводилось. Не консультировались с ним и тогда, когда англичане предложили послать в ЧСР посредническую миссию во главе с бывшим министром торговли лордом Ренсименом. Бенеш поначалу отрицательно отнесся к инициативе британского «посредничества», но затем принял ее, сообщив о своем согласии 23 июля. Ренсимен прибыл в Прагу 3 августа 1938 г. Сам Ренсимен был настроен скептически по поводу возможности нахождения компромисса, однако одобрил выработанный Бенешем «Четвертый план», который, по сути, был близок к положениям «Карлсбадской программы». Чехословацкое общество восприняло эти уступки своего правительства негативно. В стране был собран миллион подписей под обращением не уступать немецким националистам.

Генлейновцы, со своей стороны, вовсе не собирались серьезно обсуждать «Четвертый план». Вынужденные начать переговоры с правительством, они более всего искали повод для того, чтобы их сорвать. Вскоре такой повод представился. 7 сентября в городе Моравска Острава произошли столкновения генлейновцев с местным чешским населением; для наведения порядка была вызвана конная полиция, которая якобы жестоко обошлась с депутатами парламента от СНП, прибывшими в город осведомиться о судьбе арестованных за контрабанду оружия сообщников. Хотя посланный на место происшествия английский дипломат категорически отверг версию о «полицейском насилии» и отметил, что насилию подверглись сами стражи порядка, со стороны миссии Ренсимена были поддержаны требования к чехословацкой стороне наказать именно представителей власти. Эти требования были удовлетворены: полицейский, якобы нанесший удар хлыстом предводителю генлейновцев, был уволен, та же участь постигла начальника местной полиции. Однако переговоры так и не были возобновлены[24].

Следует заметить, что генлейновцы, идя на крайнее обострение отношений с центральным правительством, все же не решались открыто выступать с программой выхода из состава Чехословакии и вхождения в состав гитлеровского рейха. Воздерживалось от озвучивания этого намерения и руководство Германии. Впервые на достаточно высоком уровне такая идея была озвучена в Великобритании – в виде редакционной статьи лондонской «Таймс» за 7 сентября – в тот же день, когда произошли события в Моравской Остраве. Значительная часть этой статьи, носившей маловыразительный заголовок «Нюрнберг и Ауссиг»[25], была посвящена анализу упомянутого «Четвертого плана», которому давалась весьма позитивная оценка. Отмечалось, в частности, что правительство ЧСР пошло достаточно далеко в предоставлении «местного самоопределения» и что оно вправе сохранять за собой полномочия «в сфере обороны, внешней политики и финансов». Как пишет современный исследователь Мюнхена, «ядовитое жало было в хвосте», т.е. в заключительных строках статьи, выдержанных «в сухом, почти академическом стиле». Эти строки гласили: «Если судетцы теперь запросят больше, чем чешское правительство, очевидно, готово предоставить им в его последнем комплексе предложений, то это может значить только одно – что для немцев речь идет не просто об устранении каких-то неудобств, а о том, что они вообще не чувствуют себя достаточно уютно в рамках нынешней Чехословацкой Республики. В этом случае чехословацкому правительству стоило бы подумать над проектом, который находит поддержку в некоторых кругах и который заключается в том, чтобы превратить Чехословакию в более однородное государство путем исключения из ее состава части чужеродного населения, тяготеющего к той нации, с которой ее связывает расовая общность… Выгода для Чехословакии в результате ее превращения в однородное государство могла бы перевесить невыгодный эффект утраты пограничных районов, населенных судетскими немцами». Столкнувшись с возмущенной реакцией общественности, Форин Офис поспешил с заявлением, где отрицалась связь этой публикации с линией правительства, однако это заявление трудно было принять всерьез. Фактически, гитлеровское руководство получило карт-бланш на дальнейшее нагнетание кризиса, чем оно не замедлило воспользоваться.

12 сентября Гитлер выступил с поджигательской речью, фактически призвав немецкую диаспору в ЧСР к вооруженному мятежу. Назвав судетских немцев «мучениками», он заявил, что если они не получат «своих прав и поддержки» от западных держав, то «они получат и то, и другое от нас... Немцы в Чехословакии – не безоружны и не покинуты». В ночь с 12 на 13 сентября в областях, где проживали судетские немцы, начались массовые акции террора против чешского населения и представителей центральных властей. Мятеж охватил 70 населенных пунктов, главным образом в западных районах страны. Он был быстро подавлен. Немецкий историк Вернер Рёр в своем исследовании о деятельности СНП приводит следующие данные о потерях противоборствующих сторон: на вечер 14 сентября – 13 погибших и 61 раненый с чешской стороны, 10 погибших и 14 раненых – с немецкой; на 17 сентября (когда путч окончательно провалился) – 16 погибших с чешской стороны, 11 – с немецкой. Немецкий посол в Чехословакии Айзенлор следующим образом описал ситуацию в руководстве путчистов: «Руководящий штаб СНП – это революционный комитет в отсутствии революции. Всеобщая растерянность и нервозность». СНП была объявлена вне закона, Генлейн сбежал в Германию, откуда 17 сентября призвал к созданию «Судето-немецкого фрайкора» – некоей иррегулярной армии, которая должна была вести подрывную работу в ЧСР. На территории Германии был сформирован 41 батальон общей численностью около 35 тыс. человек. Оперативное руководство фрайкором осуществляло Верховное командование вермахта (ОКВ). В представленном лично Гитлеру 27 сентября отчете о деятельности фрайкора говорилось о проведенных им 260 «успешных акциях», в ходе которых были убиты 51 представитель чешского населения и 1249 были похищены и переправлены через границу в Германию. Собственные потери «партизан» исчислялись в 32 погибших и 61 раненых. На 1 октября эти цифры выросли: 110 убитых со стороны «противника», 2029 – «пленных» (так характеризовались лица, насильственно переправленные в рейх), собственные потери: 52 убитых, 65 раненых, 19 – пропавших без вести[26].

Несмотря на ограниченные масштабы мятежа, столь же явный его провал и не менее явные доказательства его поддержки из-за рубежа, в германской прессе была развернута информационная кампания о «всеобщем восстании» немецкого населения против пражских властей, о массовых репрессиях со стороны последних и массовом «бегстве» судетских немцев в пределы рейха.

В этой обстановке последовал первый визит Чемберлена к Гитлеру, после которого чехословацкой стороне было направлено требование англичан и французов передать Германии территории с более чем 50-процентным немецким населением, с перспективой дальнейшего расширения подлежащих аннексии районов. Англо-французский ультиматум был первоначально отклонен, о чем было сообщено обоим послам; однако, затем, в 2 часа ночи с 20 на 21 сентября, оба посла потребовали новой аудиенции, во время которой передали требование своих правительств к Бенешу отозвать отрицательный ответ на ультиматум; в противном случае они рисовали перспективу немедленного вторжения вермахта в Чехословакию при полной «незаинтересованности» своих стран в том, что произойдет с Чехословакией. По свидетельству того же Бенеша, у его французского собеседника были слезы в глазах, а британский «смотрел упорно в пол». Утром 21-го Бенеш созвал заседание правительства, ход которого он описывал следующим образом: «Все с большей или меньшей решимостью сначала отстаивали точку зрения о том, что нельзя отступать». Но когда дошло до конкретики – о последствиях такой позиции, «мнения начали сильно расходиться и постепенно менялись», особенно под влиянием информации от приглашенных военных – генерального инспектора вооруженных сил Я. Сыровы и начальника Главного штаба Л. Крейчи. Оба генерала заявили, что «у нас есть возможность лишь короткой и трудной обороны, которая не может быть длительной», причем сослались на «неясность» в отношении того, «что предпримут практически с военной точки зрения Советы»[27].

На самом деле никакой «неясности» в отношении советской позиции не было. Подробнее мы еще остановимся на вопросе о роли СССР в событиях, имевших место до и после Мюнхена, пока же отметим, что неясными поныне остаются мотивы столь резких поворотов в позиции чехословацкого руководства. Трудно предположить, что мнение генералитета не было известно ему раньше, однако оно не повлияло на его первоначальное решение сопротивляться диктату; почему же оно повлияло в критический момент утра 21 сентября? После упомянутого заседания правительства, в 20.30 того же дня, министр иностранных дел ЧСР Крофта сообщил о принятии англо-французских условий. Однако 22 сентября в ходе второй встречи Чемберлена и Гитлера в Бад-Годесберге, немецкая сторона выдвинула новые, еще более тяжелые условия. Было заявлено, в частности, о поддержке территориальных претензий Польши и Венгрии.

В этих условиях руководство Чехословакии совершило новый поворот, который внешне выглядел как переход к курсу на решительный отпор агрессору. 24–26 сентября в Чехословакии была проведена мобилизация, которая прошла в образцовом порядке. Настроения населения свидетельствовали о его решимости защищать республику. Впервые с начала кризиса заявило о себе и правительство США. 26 сентября президент Рузвельт выступил с инициативой созыва международной конференции для обсуждения создавшегося положения, которая должна быть созвана на нейтральной территории с участием всех заинтересованных стран, включая Советский Союз. С советской стороны последовал (в виде статьи в газете «Известия» от 27 сентября) положительный отклик на эту инициативу. Однако западные державы использовали ее по-иному, предложив созвать конференцию в более узком составе, ограничив число ее участников четырьмя странами – Германией, Италией, Великобританией и Францией. С этим предложением английский посланник в Италии, лорд Перт, обратился к Муссолини, тот, в свою очередь, поручил своему послу в Берлине согласовать это вопрос с Гитлером. Так была создана организационная основа для Мюнхенского сговора.

Ход Мюнхенской конференции и содержание принятых там документов достаточно известны и вряд ли требуют комментария. Остановимся на некоторых проблемах, по которым не прекращаются научные, а порой и сугубо политизированные споры. Первая из них касается роли Польши в античехословацкой кампании, развернувшейся в 1938 г., и в том процессе расчленения Чехословакии, который начался в Мюнхене.

Официально польские правящие круги в межвоенный период руководствовались доктриной «равновесия» в отношении своих соседей. Фактически, однако, польская политика чем дальше, тем больше приобретала отчетливо прогерманский и антисоветский (а также и античехословацкий) характер. Еще накануне аншлюса Австрии состоялся визит Геринга в Варшаву, в ходе которого он и польский министр иностранных дел Ю. Бек пришли «к общему мнению, что было бы целесообразно скоординировать политику Германии и Польши относительно Чехословакии». При этом Бек «подчеркнул, что Польша заинтересована в «определенном районе Чехословакии» и в «способе возможного решения чешских вопросов»[28]. Польская сторона, по сути, одобрила аншлюс и, более того, использовала его для давления на Литву, с которой у нее был давний дипломатический конфликт. Программная установка польского правительства сводилась к тому, чтобы добиться статуса «лидера в группе стран, находящихся между Германией и Россией», для чего «необходимо будет нейтрализовать в этом районе влияние французов, а также разгромить Чехословакию»[29].

Тем «определенным районом», о «заинтересованности» в котором говорил Бек, была территория так называемого Заользья – части Тешинской Силезии, расположенной за рекой Ользой. Эта территория со смешанным населением (48,6% – поляки[30], около 40% – чехи, 11% – немцы) была занята чешскими войсками в 1919 г., а затем и формально включена в состав ЧСР; поскольку официальное определение статуса Заользья чехословацкой стороной последовало в момент отступления поляков перед натиском Красной Армии в 1920 г., польская пропаганда выдвигала тезисы об «ударе в спину» со стороны Праги и незаконности осуществленной ею «аннексии». В обстановке начавшегося судетского кризиса польское руководство по сути присоединилось к требованиям генлейновцев – еще даже до того, как они были сформулированы в виде «Карлсбадской программы». Одной из первых недружественных акций в отношении южного соседа было интервью Бека 21 марта 1938 г., в котором он заявил, что поляки, проживающие в Заользье, имеют право получить «такую же автономию, какой добиваются судетские немцы»[31]. В ходе упомянутого выше «майского кризиса» польское руководство заняло весьма двусмысленную позицию; когда 23 мая в английской прессе появилось сообщение (очевидно, в виде «пробного шара») о том, что в случае выступления Англии и Франции в защиту Чехословакии, Польша к ним присоединится, польская сторона поспешила с опровержением. 31 мая МИД Германии выразил Польше «благодарность за доброжелательную позицию в отношении Берлина»[32].

После встречи Чемберлена и Гитлера в Берхтесгадене польская сторона 19 сентября прямо поставила вопрос о передаче Заользья Польше, и в тот же день был отдан приказ о сосредоточении войск на польско-чехословацкой границе. Была образована отдельная оперативная группа «Шленск» («Силезия»), задачей которой было определено «занятие Заользья – либо по договоренности, либо с применением силы».

Созыв Мюнхенской конференции был воспринят польскими руководителями с определенной сдержанностью: они были, очевидно, разочарованы тем, что сами не получили приглашения поучаствовать в ней. С другой стороны, результаты Мюнхена были использованы поляками для выдвижения ультиматума Праге о немедленной передаче им Заользья: мол, иначе его захватят немцы. При обсуждении вопроса об ультиматуме лишь один член правительства – вице-премьер Э. Квятковский – выступил против, аргументируя свою позицию имиджевыми издержками для польской стороны: создается «впечатление, что имеет место взаимодействие как по существу вопроса, так и тактическое, с гитлеровским агрессором». Тем не менее, решение было принято. 30 сентября, за 15 минут до полуночи, польский посол в Праге передал ультимативное требование уступить территорию Заользья. Для ответа давалось 12 часов, в случае отказа должна была последовать военная акция. Принимая во внимание возможность того, что Прага не примет этот ультиматум и обратится за помощью к СССР, польские руководители запросили Берлин о его позиции в случае польско-чехословацкой и польско-советской войны. Риббентроп и Геринг обещали безоговорочную поддержку. Но этого не понадобилось, поскольку ультиматум был принят, и 2 октября 1938 г. части польской армии вступили на отторгнутую от ЧСР территорию.

Наиболее проницательные представители польской общественности осуждали действия правительства. Как отмечает польский историк Ст. Жерко, «звучали голоса, что Польша ведет себя подобно гиене, которая бросается на поверженную в Мюнхене жертву». Он же приводит мнение одного из польских современников событий о том, что «эта аннексия является прелюдией к новому разделу Польши»[33].

Теперь подробнее о позиции и роли СССР в рассматриваемый период. По условиям советско-чехословацкого договора 1935 г., обязательства взаимной помощи вступали в силу «лишь поскольку при наличии условий, предусмотренных в настоящем Договоре, помощь стране – жертве нападения будет оказана со стороны Франции»[34]. Тем не менее, уже в самом начале судетского кризиса, 26 апреля 1938 г., с советской стороны было заявлено, что советско-чехословацкий договор «не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции»[35]. В историографии имеется точка зрения, что это высказывание, принадлежащее председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину, «было предназначено для внутреннего потребления и никаких последствий на дипломатическом уровне не имело»[36]. Однако возможна и иная интерпретация: в условиях существовавшего в СССР жесткого контроля над публичными выступлениями, особенно теми, которые касались сферы внешней политики, то, что было сказано лицом, по крайней мере, формально занимавшим высший пост в государстве, имело большое значение. Оно означало обещание безоговорочной поддержки Чехословакии в ее противостоянии германской агрессии, и вполне вероятно, стало одним из факторов, которые обусловили достаточно решительную позицию Праги в условиях «майского кризиса». С другой стороны, это был своего рода «пробный шар» для выяснения ее долговременной ориентации: готова ли она принять советскую помощь без оглядки на позицию Франции? Наконец, этот «пробный шар» мог быть адресован и Франции: заинтересована ли она в совместных действиях по защите Чехословакии?

К сожалению, это «тестирование» позиций западных партнеров принесло отрицательный результат. В сложившейся ситуации советской дипломатии приходилось соблюдать крайнюю осторожность, которую впоследствии порой пытались интерпретировать как «изоляционистский курс, невмешательство в надвигающийся европейский кризис»[37]. Подлинные мотивы советской позиции были изложены в инструкции наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова полпреду в ЧСР С.С. Александровскому (этот документ впервые обнаружил и ввел в научный оборот канадский историк М. Карлей): «Конечно, мы чрезвычайно заинтересованы в сохранении независимости Чехословакии, в торможении гитлеровского устремления на юго-восток, но мы без западных держав вряд ли можем что-нибудь существенное предпринять, а последние не считают нужным добиваться нашего содействия, игнорируют нас и между собой решают все, касающееся германо-чехословацкого конфликта. Нам неизвестно, чтобы сама Чехословакия когда-либо указывала своим западным “друзьям” на необходимость привлечения СССР. Выступать при этом публично и официально с критикой действий Англии и Франции значило бы вызвать обвинение в нашем стремлении сорвать их “мирную акцию" и в поощрении чехословацкой непримиримости, не принеся этим никакой пользы Чехословакии. Достаточно того, что я заявил об отсутствии с нашей стороны давления на Чехословакию и о предоставлении для нее полной свободы решений»[38].

С запросом о возможности советской помощи Бенеш обратился к СССР только после получения англо-французского ультиматума 19 сентября 1938 г. В этот день состоялась его беседа с советским полпредом. Александровскому для передачи советскому правительству было задано два вопроса: «1. Окажет ли СССР согласно договору немедленную действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь. 2. В случае нападения Бенеш немедленно обратится с телеграммой в Совет Лиги Наций с просьбой привести в действие статьи 16 и 17... поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций на основании упомянутых статей»[39]. Имеется версия (ее представлял и сам Бенеш), согласно которой советский ответ, хотя и был положительным на оба вопроса, поступил с большим опозданием, только 21 сентября, из-за чего правительство ЧСР было вынуждено принять англо-французские требования. Однако эта версия противоречит фактам. Сообщение о советском ответе было доведено до сведения чехословацкой стороны 20 сентября, причем сразу по двум каналам. Была отправлена телеграмма Александровскому, который позвонил Бенешу в то время, когда шло заседание правительства, где обсуждался ответ на западный ультиматум. Кроме того, о позиции советского правительства был проинформирован посланник Чехословакии в СССР З. Фирлингер, который также отправил соответствующую депешу в Прагу. Она была отправлена в 17.30, поступила в Прагу в 19.37 и была расшифрована в 20.20[40]. Возможно, как раз получение этой информации обусловило первоначальное отклонение Прагой западного ультиматума.

История повторилась 30 сентября после получения чехословацкой стороной условий Мюнхенского сговора. Еще до заседания правительства, на котором должен был быть выработан ответ на этот второй по счету (после 19 сентября) ультиматум, в 9.30 утра Бенеш позвонил по телефону советскому полпреду, прося его уточнить вопрос о помощи и запросив ответ к 6–7 вечера, т.е. 8–9 по московскому времени. Неясно, почему был назван именно этот срок, учитывая, что три аккредитованных в Праге посла (английский, французский и итальянский), а также германский поверенный в делах требовали ответа к 12 часам дня, а к 17 часам уже нужно было отправить представителя в комиссию для конкретного определения линии нового разграничения. Телеграмма в Москве оказалась только в 17 часов, а через 45 минут была получена вторая, в которой сообщалось, что Бенеш снимает свой вопрос, так как чехословацкое правительство приняло решение о капитуляции. Вполне вероятно, что со стороны чехословацкого руководства имелось в виду обеспечить себе своего рода алиби и возложить на СССР ответственность за принятие мюнхенского диктата.

Как уже отмечалось выше, принимая 21 сентября решение принять западный ультиматум, руководство ЧСР мотивировало его, в частности, «неясностью» советской позиции. Те же доводы приводились и в обосновании решения, принятого 30 сентября. Их Бенеш отстаивал и впоследствии. Руководитель его личной канцелярии Я. Смутный так передает высказывания Бенеша, относящиеся к июлю 1943 г.: «Русские никогда не высказывают свое окончательное мнение, они лишь вежливо улыбаются… Они вели себя так по отношению к нам во время Мюнхена, никогда ничего ясно не говорили, никогда ничего не хотели подписывать... Я никогда не буду говорить об этом открыто, но факт, что русские в 1938 г. нам никогда не говорили, что придут к нам на помощь»[41]. Эта аргументация используется и в современной историографии.

В этой связи некритически используются высказывания посланника ЧСР З. Фирлингера, сделанные им в беседе с Александровским 17 февраля 1939 г. (к этому времени советский полпред был уже отозван со своего поста). Оправдывая действия своего правительства, Фирлингер заявил: «В деле чехословацких настроений перед осенними событиями и Мюнхеном катастрофически крупную роль сыграло то, как были приняты в Москве начальник военной авиации генерал Файфр и особенно начальник артиллерии ген[ерал] Нетик. Они якобы были в отчаянии, особенно Нетик, ибо ни разу не почувствовали какое-нибудь желание начать проработку вопросов “хоть бы на теоретический случай оказания помощи Чехо-Словакии совместно с Францией”. Файфр “навязывался” с подобными разговорами, но его только слушали. Нетик был полностью разочарован, особенно после разговора с Шапошниковым, и уехал в убеждении, что СССР не имеет намерения оказать помощь ни при каких условиях»[42]. Отвлекаясь от проблемы достоверности этого свидетельства, заметим, что из него следует что, отправляясь в конце августа 1938 г. с визитом в Москву, оба чехословацких военачальника, очевидно, не имели мандата на принятие со своей стороны каких-либо военных обязательств, а обсуждение «теоретических» вопросов мало устраивало советскую сторону. Кроме того, поскольку обсуждение предполагалось «совместно с Францией», это требовало участия французских военных представителей. Между тем, сделанное ранее советское предложение о трехсторонних консультациях на уровне генеральных штабов было оставлено без ответа, причем, насколько известно, со стороны ЧСР эта инициатива также не была поддержана. В этих условиях конкретные военные договоренности между СССР и ЧСР были невозможны, а, стало быть, не имели смысла и переговоры на этот счет.

Совсем по-другому обстояло дело, когда появились признаки того, что правительство ЧСР берет курс на отпор гитлеровской агрессии и отвергает капитуляцию перед англо-французским диктатом (речь шла о коротком периоде между 24 и 30 сентября – от объявления мобилизации до принятия мюнхенских условий). Вот как вспоминает о военном сотрудничестве с СССР тот же Я. Файфр (речь идет об отрывке из его показаний на процессе 1946 г. против главы послемюнхенского чехословацкого правительства Берана, которые сохранились в чехословацком архиве): «Когда мы в связи с мобилизацией в сентябре 1938 г. прибыли со штабом в Моравию, сюда прилетел заместитель командующего советскими военно-воздушными силами и вел переговоры со мной о том, что СССР был готов усилить нашу авиацию 700 самолетами с экипажами. Мы охотно приняли это предложение, определили, какие аэродромы будут в их распоряжении, а генерал Вяхирек облетел с ним аэродромы и позиции противовоздушной обороны». Советским самолетам предстояло базироваться в Спишска-Нова-Вес, Слияче и других аэродромах Словакии[43].

С.И. Прасолов, который представил этот документ в своем исследовании, подробно разбирает вопрос о возможности использовании территории сопредельных с СССР и ЧСР стран для пролета советских самолетов и прохода частей Красной Армии. Если отношение польских властей было сугубо отрицательным, то позиция Румынии была не столь однозначной. Надо сказать, что доводы о возможности военного сотрудничества Москвы и Праги и использовании румынского коридора для его налаживания в последнее время вызывают жесткую дискуссию. В.В. Марьина упоминает о полемике между немецким историком И. Пфаффом, который приводит письмо Литвинову министра иностранных дел Румынии Н. Петреску-Комнена от 24 сентября 1938 г., где тот выражает согласие с пропуском советских войск через румынскую территорию, и проживающим в США чешским историком М. Гаунером; последний назвал этот документ фальшивкой[44]. Впрочем, имеются другие свидетельства, говорящие о возможностях решения вопроса о проходе советских войск для оказания помощи Чехословакии (они приводятся в упомянутой выше работе И.С Прасолова).

Единственное, что требовалось от Праги, – это четко и недвусмысленно запросить Москву о помощи. Этого не произошло. Кстати сказать, когда Бенеш пытался объяснить свой отказ от принятия советской помощи непосредственно советским собеседникам, он никогда не ссылался на «неясность» советской политики или на физическую невозможность советско-чехословацкого военного сотрудничества. Известны два случая обсуждения этой проблемы – с В.М. Молотовым во время его визита в Великобританию 9 июня 1942 г., а также с И.В. Сталиным и К.Е. Ворошиловым 11 декабря 1943 г., после подписания советско-чехословацкого договора о дружбе и послевоенном сотрудничестве. В ходе первой беседы Бенеш провел аналогию между своим решением отказаться от военного сопротивления Гитлеру и решением советского руководства пойти на договор о ненападении с Германией в августе 1939 г. Согласно сделанной им записи беседы, он заявил: «Почему я не хотел, чтобы мы только вместе с ними (т.е. с советским союзником – А.Ф.) начали в 1938 г. войну, сказал, что проблема была та же, что и в 1939 г.; Запад мог бы, предав нас, в 1938 г. спровоцировать посредством конфликта между нами и Германией войну против Советского Союза. Я это должен был предотвратить любой ценой, поскольку уже в 1938 г. я был уверен, что война начнется и что это должна быть война против Германии на двух фронтах. Иначе она не могла быть выиграна. Молотов с этим живо согласился»[45]. В советской записи беседы этот фрагмент беседы отсутствует[46]. Очевидно, советский собеседник не имел в виду вступать в полемику с Бенешем, который в это время был союзником СССР по антигитлеровской коалиции. Сомнительно также, чтобы он «живо согласился» c претензией Бенеша на роль чуть ли не спасителя мира. Аналогия Мюнхена с договором 1939 г. весьма искусственна: Советский Союз пошел на его заключение ввиду нежелания западных держав идти на сотрудничество, а чехословацкое руководство пошло на капитуляцию, несмотря на готовность советской стороны оказать любую, в том числе военную, помощь Чехословакии.

Содержание второй беседы известно по записи Я. Смутного: «Сталин заговорил о Мюнхене и атаковал Бенеша (вопросом), почему мы не сражались в сентябре 1938 г. Д-р Бенеш был несколько удивлен, но с улыбкой попытался объяснить, что представлял собой Мюнхен… Сталин использовал мюнхенское интермеццо (в разговоре), чтобы похвалить чехословацкую армию. Ворошилов помог ему. Ваша армия, сказал он, была лучше, чем польская, была лучшей в Центральной Европе. Сталин добавил, но вы нас боялись. Тем самым он хотел сказать: боялись большевиков. Бенеш парировал: если бы вас боялись, так сегодня я не был бы здесь. Он объяснил Сталину, почему мы не начали войну. Он хотел войны, но войны на двух фронтах. Война исключительно с вашей, русской помощью, была бы войной лишь на одном фронте, остальная Европа только пассивно ассистировала бы и даже, возможно, помогала бы Германии. Сталин и Ворошилов слушали с иронической усмешкой, свидетельствовавшей, что у них иное мнение об этом». Очевидно, возражение советских собеседников вызвал тезис Бенеша, прямо не высказанный, но подразумевавшийся, – о том, что даже соединенные силы СССР и ЧСР в 1938 г. не смогли бы противостоять вермахту. Поэтому, они в виде намека пригласили чехословацких гостей на просмотр кинофильма, где демонстрировались мощь Красной Армии того времени. Смутный продолжил свою запись воспроизведением высказываний Бенеша после его возвращения в Лондон, согласно которым «каждый остался при своем»[47].

Новые данные о стратегическом развертывании советских Вооруженных сил накануне Мюнхена подтверждают обоснованность точки зрения о возможности вооруженного отпора Гитлеру[48]. Кроме того, давно уже озвучено предположение, что, имея перед собой перспективу объединения военных потенциалов СССР и ЧСР, фюрер вряд ли бы решился на агрессию[49].

Последствия Мюнхенского сговора принесли Чехословакии потерю 38% ее территории, на которой находились ее главные оборонительные сооружения и основные промышленные центры, включая объекты оборонного комплекса. Велики были и демографические потери: помимо немецкого населения на отторгнутой Германией территории осталось, по разным оценкам, от 500 до 750 тыс. чехов. Свыше 100 тыс. этнических чехов и около 30 тыс. этнических немцев бежали от гитлеровских захватчиков. Около 2 тыс. немцев-антифашистов из Судетской области были отправлены в концлагерь Дахау. Как с горькой иронией отметил немецкий историк Ю. Царуски, «для них пароль “Heim ins Reich” – “Домой в Рейх” приобретал специфическое, довольно циничное звучание»[50]. Мюнхен создал для Гитлера идеальные условия для вмешательства во внутренние дела ставшего практически беззащитным Чехословацкого государства. В частности, Берлином было выдвинуто ультимативное требование, чтобы свой пост оставил его президент, – с намеком, что удовлетворение этого требования уменьшит объем территориальных претензий Германии. В результате 5 октября Бенеш ушел в отставку, а 22 октября покинул страну, остановившись вначале в Лондоне (где ему был оказан довольно холодный прием), а затем выехав в США. Однако никаких территориальных уступок с немецкой стороны не последовало – чехов просто обманули. После состоявшихся 30 ноября выборов пост президента занял 66-летний профессор права Э. Гаха, который ранее занимал должность председателя Верховного суда. Министром иностранных дел стал Ф. Хвалковский, деятель, издавна зарекомендовавший себя как сторонник прогерманской ориентации. Был взят курс на урезание гражданских прав и свобод. Советское полпредство было поставлено под жесткий полицейский контроль, развернулась антисоветская кампания в прессе, в ходе которой высказывалось, в частности, требование официальной денонсации советско-чехословацкого договора 1935 г. Хвалковский в беседе с Александровским 22 октября отрицал наличие у его правительства такого намерения. В то же время он отклонил запрос советского правительство относительно возможности включения СССР в число государств-гарантов новых границ Чехо-Словакии (так, через дефис, стало звучать новое название государства, чем подчеркивался факт предоставления автономии Словакии).

В Мюнхене было предрешено также отторжение от Чехословакии территорий на ее южных границах. Пражским властям предписывалось решить так называемый «венгерский вопрос» – либо путем договоренности с правительством Венгрии, либо путем арбитражного решения государств-подписантов Мюнхенского соглашения. Фактически, однако, решение было принято единолично министрами иностранных дел Германии и Италии на встрече в Вене 2 ноября 1938 г. (так называемый «Первый Венский арбитраж»). По его условиям Венгрии передавались территории общей площадью 11 927 кв. км с населением свыше 1 млн человек: южнословацкие районы (около 10 тыс. кв. км) и юго-западные районы Закарпатской Украины (около 2 тыс. кв. км). Великобритания и Франция не выразили какого-либо протеста против этого решения, означавшего дальнейший слом Версальской системы. Более того, 6 декабря 1938 г. Франция заключила с Германией соглашение, фактически означавшее окончательный отказ от идеи коллективной безопасности (ранее, сразу же перед отлетом из Мюнхена, аналогичный документ с Гитлером подписал Чемберлен).

Кульминацией мюнхенского передела европейского статус-кво стали события марта 1939 г. 11 марта прибывший на заседание автономного правительства Словакии нацистский штатгальтер Австрии (переименованной после аншлюса в «Остмарк») А. Зейсс-Инкварт потребовал провозгласить «независимость» Словацкого государства, что и произошло тремя днями спустя (14 марта)[51]. О своей «независимости» объявили было и профашистски настроенные политики в Закарпатской Украине. В международной прессе в это время шла активная кампания спекуляций в связи с деятельностью украинских националистов на территории Закарпатской Украины: муссировались идеи «освободительного похода» с ее территории на Советскую Украину. Однако в Берлине решили до поры до времени не обострять германо-советские отношения и передали всю территорию Закарпатской Украины Венгрии. Словакия стала сателлитом Германии, а то, что осталось от прежнего Чехословацкого государства, лишили суверенитета и превратили в «протекторат Богемии и Моравии». Вступление вермахта в Прагу 15 марта 1939 г. знаменовало собой окончательный слом Версальского миропорядка и явилось суровым приговором мюнхенской политике попустительства гитлеровской агрессии.

 

Доктор исторических наук,
профессор РГГУ
Алексей Митрофанович Филитов

 

[1] Kershaw I. Hitler. 1936–1945: Nemesis. London, 2000. Р. 49.

[2] Документы и материалы кануна Второй мировой войны, 1937–1939. Т. 1. М., 1981. С. 27, 30.

[3] Kershaw I. Hitler. Р. 51.

[4] Кретинин С.В. «Единый фронт между красным и черным»? К вопросу о контактах между немецкими правоконсервативными силами и судето-немецкими социал-демократами в 1937–1938 гг. // Консерватизм в России и мире / Отв. ред. А.Ю. Минаков. Ч. 3. Воронеж, 2004. С. 107–119.

[5] Гoмруль (англ. Home Rule – «самоуправление») – движение за автономию Ирландии на рубеже XIX–XX вв. Предполагало собственный парламент и органы самоуправления при сохранении над островом британского суверенитета, то есть статус, аналогичный статусу доминиона.

[6] Robbins K. Konrad Henlein, the Sudeten Question and British Foreign Policy // Historical Journal. 1969. No. 4. P. 674–692.

[7] Kershaw I. Hitler. P. 46.

[8] Kershaw I. Hitler. P. 112.

[9] Документы и материалы кануна Второй мировой войны, 1937–1939. Т. 1. С. 89.

[10] Там же. С. 91.

[11] The Meaning of Munich Fifty Years Later / Ed. by K.N. Jensen and D. Wurmser; United States Institute of Peace. Wah., 1990. P. 53.

[12] Wark W.K. British Intelligence on the German Air Force and Aircraft Industry, 1938-1939 // Historical Journal. 1987. No. 2. P. 627–648.

[13] Документы и материалы кануна Второй мировой войны, 1937–1939. Т. 1. С. 249–250. (Беседа состоялась 19 октября 1938 г.).

[14] См.: Десятсков С.С. Уайтхолл – инициатор мюнхенской политики // Мюнхен – преддверие войны (Исторические очерки). М., 1988. С. 20.

[15] Там же. С.40.

[16] Известный американский летчик Ч. Линдберг, придерживавшийся профашистских взглядов, незадолго до этого посетил Германию и считался экспертом по оценке ее военного потенциала.

[17] Wheeler-Bennet J. Munich: Prologue to Tragedy. London, 1963. P. 99.

[18] Министерство иностранных дел Великобритании.

[19] Faber D. Munich. The 1938 Appeasement Crisis. London, 2009. P. 161.

[20] Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т. 3. М., 1978. С. 405–406.

[21] Марьина В.В. Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: Политик и человек. М., 2013. С. 191.

[22] Документы и материалы кануна Второй мировой войны, 1937–1939. Т. 1. С. 90.

[23] Марьина В.В. Указ. соч. С. 189–191.

[24] Faber D. Munich. The 1938 Appeasement Crisis. P. 244–245.

[25] В Нюрнберге с 5 по 12 сентября 1938 г. проходил очередной, 10-й по счету, съезд НСДАП. В чехословацком Ауссиге (чешское название – Усти-над-Лабой) свой съезд планировали провести генлейновцы.

[26] Röhr W. September 1938. Die Sudetendeutsche Partei und ihr Freikorps. [Bulletin für Faschismus und Weltkriegsforschung. Beiheft 7]. Berlin, 2008. S. 63–65, 70, 83.

[27] Марьина В.В. Указ. соч. С. 211.

[28] Жерко Ст. Польша и судетский кризис 1938 г. // Мюнхенское соглашение 1938 года: История и современность (Материалы международной научной конференции. Москва, 15–16 октября 2008 г.) / Ред. Н.С. Лебедева, М. Волос. М., 2009. С. 171.

[29] Там же. С. 172–173.

[30] По другим данным, поляки составляли только около 36% населения этой области.

[31] Жерко Ст. Указ. соч. С. 174.

[32] Там же. С. 177–178.

[33] Там же. С. 189.

[34] Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 396.

[35] См.: Христофоров В.С. Мюнхенское соглашение – пролог Второй мировой войны (по архивным материалам ФСБ России) // Новая и новейшая история. 2009. № 1. С. 29.

[36] Случ C.З. Советский Союз и чехословацкий кризис 1938 г.: Некоторые аспекты политики невмешательства // Мюнхенское соглашение 1938 года: История и современность. С. 125.

[37] Там же. С. 124.

[38] Цит. по: Карлей М.Дж. «Только СССР имеет... чистые руки»: Советский Союз, коллективная безопасность в Европе и судьба Чехословакии // Новая и новейшая история. 2012. №.1. С. 67.

[39] Новые документы по истории Мюнхена. М., 1958. С. 90.

[40] Прасолов С.И. Советский Союз и Чехословакия в 1938 г. // Мюнхен – преддверие войны (Исторические очерки) / Отв. ред. В.К. Волков. М., 1988. С. 62, 91.

[41] См.: Марьина В.В. Указ. соч. С. 244.

[42] Там же. С. 244.

[43] Прасолов С.И. Указ. соч. С. 68–69.

[44] Марьина В.В. Указ. соч. С. 254.

[45] Там же. С. 243.

[46] См.: Ржешевский О.А. Война и дипломатия: Документы, комментарии (1941–1942). М., 1997. С. 260–262.

[47] Марьина В.В. Указ. соч. С. 241–242.

[48] См. в частности: Мельтюхов М.И. Красная Армия в условиях нарастания международного кризиса 1938–1939 гг. // Мюнхенское соглашение 1938 года: История и современность. C. 217–252.

[49] См.: Наумов А.О. Дипломатическая борьба в Европе накануне Второй мировой войны: История кризиса Версальской системы. М., 2007. С. 328.

[50] См.: Царуски Ю. Немецкое сопротивление Гитлеру накануне и после Мюнхенской конференции // Мюнхенское соглашение 1938 года: История и современность. C. 112.

[51] См.: Шубин А.В. Мир на краю бездны: От глобального кризиса к мировой войне, 1929–1941 годы. М., 2004. С. 296–297.